Неточные совпадения
Все мы
знаем предание о Бабе-яге-костяной-ноге, которая ездила в ступе и погоняла помелом, и относим эти поездки к числу чудес, созданных народною фантазией.
— Я не думаю, а
знаю; на это глаза есть у нас, а не у
баб. Я вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Левин; и вижу перепела, как этот щелкопер, которому только повеселиться.
— Константин Дмитрич, — сказала она ему, — растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, — вы всё это
знаете, — у нас в Калужской деревне все мужики и все
бабы всё пропили, что у них было, и теперь ничего нам не платят. Что это значит? Вы так хвалите всегда мужиков.
Он увидел на месте, что приказчик был
баба и дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то есть вел аккуратно счет кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых
бабами, но не
знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою.
И, уехав домой, ни минуты не медля, чтобы не замешивать никого и все концы в воду, сам нарядился жандармом, оказался в усах и бакенбардах — сам черт бы не
узнал. Явился в доме, где был Чичиков, и, схвативши первую
бабу, какая попалась, сдал ее двум чиновным молодцам, докам тоже, а сам прямо явился, в усах и с ружьем, как следует, к часовым...
Они говорили, что все это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что
бабы врут, что
баба что мешок: что положат, то несет, что главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые души, которые, впрочем, черт его
знает, что значат, но в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к
бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог
знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых
баб и лекарей.
— Не слушай, сынку, матери: она —
баба, она ничего не
знает.
Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и
баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь не было.
Узнав место, он остановился, огляделся и обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
Впоследствии Раскольникову случилось как-то
узнать, зачем именно мещанин и
баба приглашали к себе Лизавету.
— А — как же? Одиннадцать человек. Солдат арестовал военный следователь, установив, что они способствовали грабежу.
Знаете:
бабы, дело — ночное и так далее. Н-да. Воровство, всех форм, весьма процветает. Воровство и мошенничество.
— А — как же иначе? Вон они там о марксизме рассуждают, а спросите их, как
баба живет? Не
знают этого. Книжники. Фарисеи.
— За здоровье простейших русских
баб!
Знаешь, эдаких: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет».
— Все одобряют, — сказал Дронов, сморщив лицо. — Но вот на жену — мало похожа. К хозяйству относится небрежно, как прислуга. Тагильский ее давно
знает, он и познакомил меня с ней. «Не хотите ли, говорит, взять девицу, хорошую, но равнодушную к своей судьбе?» Тагильского она, видимо, отвергла, и теперь он ее называет путешественницей по спальням. Но я — не ревнив, а она — честная
баба. С ней — интересно. И,
знаешь, спокойно: не обманет, не продаст.
На станции ее
знали, дородная
баба, называя ее по имени и отчеству, сочувственно охая, увела ее куда-то, и через десяток минут Никонова воротилась в пестрой юбке, в красной кофте, одетой, должно быть, на голое тело; голова ее была повязана желтым платком с цветами.
Клим
знал, что народ — это мужики и
бабы, живущие в деревнях, они по средам приезжают в город продавать дрова, грибы, картофель и капусту.
— Установлено, что крестьяне села, возле коего потерпел крушение поезд, грабили вагоны, даже избили кондуктора, проломили череп ему, кочегару по морде попало, но ведь вагоны-то не могли они украсть. Закатили их куда-то, к черту лешему. Семь человек арестовано, из них — четыре
бабы.
Бабы, сударь мой, чрезвычайно обозлены событиями! Это,
знаете, очень… Не радует, так сказать.
— Ах ты,
баба, солдатка этакая, хочешь ты умничать! Да разве у нас в Обломовке такой дом был? На мне все держалось одном: одних лакеев, с мальчишками, пятнадцать человек! А вашей братьи, бабья, так и поименно-то не
знаешь… А ты тут… Ах, ты!..
— Какая хозяйка? Кума-то? Что она
знает?
Баба! Нет, ты поговори с ее братом — вот увидишь!
— Вы оттого и не
знаете жизни, не ведаете чужих скорбей: кому что нужно, зачем мужик обливается потом,
баба жнет в нестерпимый зной — все оттого, что вы не любили! А любить, не страдая — нельзя. Нет! — сказал он, — если б лгал ваш язык, не солгали бы глаза, изменились бы хоть на минуту эти краски. А глаза ваши говорят, что вы как будто вчера родились…
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег.
Знает всех
баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Оба молчали, не
зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку часа в два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А
бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
— Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот старый сплетник
узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, — и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От него и пошло по городу! Да еще там пьяная
баба про меня наплела… Тычков все разведал…
— Да, но выдает. Вы выслушаете наставления и потом тратите деньги. А если б вы
знали, что там, в зной, жнет беременная
баба…
Райский пробрался до Козлова и,
узнав, что он в школе, спросил про жену.
Баба, отворившая ему калитку, стороной посмотрела на него, потом высморкалась в фартук, отерла пальцем нос и ушла в дом. Она не возвращалась.
Заметив, что Викентьев несколько покраснел от этого предостережения, как будто обиделся тем, что в нем предполагают недостаток такта, и что и мать его закусила немного нижнюю губу и стала слегка бить такт ботинкой, Татьяна Марковна перешла в дружеский тон, потрепала «милого Николеньку» по плечу и прибавила, что сама
знает, как напрасны эти слова, но что говорит их по привычке старой
бабы — читать мораль. После того она тихо, про себя вздохнула и уже ничего не говорила до отъезда гостей.
Я говорю, по счастью, потому что когда мы спорили в кухне, эта
баба, услыхав о случае, прибежала поглядеть, а когда
узнала, что это Ариночка, — умилилась.
Вон и все наши приятели:
Бабa-Городзаймон например, его
узнать нельзя: он, из почтения, даже похудел немного. Чиновники сидели, едва смея дохнуть, и так ровно, как будто во фронте. Напрасно я хочу поздороваться с кем-нибудь глазами: ни Самбро, ни Ойе-Саброски, ни переводчики не показывают вида, что замечают нас.
— Захотелось нашу мужицкую еду посмотреть? Дотошный ты, барин, посмотрю я на тебя. Всё ему
знать надо. Сказывала — хлеб с квасом, а еще щи, снытки
бабы вчера принесли; вот и щи, апосля того — картошки.
Как только
узнали, что барин просящим дает деньги, толпы народа, преимущественно
баб, стали ходить к нему изо всей округи, выпрашивая помощи.
От Нагибина Василий Назарыч
узнал, что новых причин никаких не имеется, а Надежда Васильевна живет в Гарчиках «монашкой»: учит ребят, с деревенскими
бабами возится, да еще по мельнице орудует вместе с ним, как наказывал Сергей Александрыч.
В каких-нибудь два часа Привалов уже
знал все незамысловатые деревенские новости: хлеба, слава богу, уродились, овсы — ровны, проса и гречихи — середка на половине. В Красном Лугу молоньей убило
бабу, в Веретьях скот начинал валиться от чумы, да отслужили сорок обеден, и бог помиловал. В «орде» больно хороша нынче уродилась пшеница, особенно кубанка. Сено удалось не везде, в петровки солнышком прихватило по увалам; только и поскоблили где по мочевинкам, в понизях да на поемных лугах, и т. д. и т. д.
— Матушка ты наша, Надежда Васильевна, — говорила одна сгорбленная старушка, — ты поживи с нами подоле, так ее своими глазыньками увидишь. Мужику какое житье:
знает он свою пашню да лошадь, а
баба весь дом везет, в поле колотится в страду, как каторжная, да с ребятишками смертыньку постоянную принимает.
Знал Алеша, что так именно и чувствует и даже рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый святой, этот хранитель Божьей правды в глазах народа, — в этом он не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больными их
бабами, протягивающими старцу детей своих.
«Ты сама
баба не промах, — сказал он ей, отделяя ей тысяч с восемь, — сама и орудуй, но
знай, что, кроме ежегодного содержания по-прежнему, до самой смерти моей, больше ничего от меня не получишь, да и в завещании ничего больше тебе не отделю».
Только Петруша Калганов вынул из портмоне гривенник и, заторопившись и сконфузившись бог
знает отчего, поскорее сунул одной
бабе, быстро проговорив: «Разделить поровну».
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату,
знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать.
Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Другие
бабы ничего, идут себе мимо с корытами, переваливаются, а Феклиста поставит корыто наземь и станет его кликать: «Вернись, мол, вернись, мой светик! ох, вернись, соколик!» И как утонул, Господь
знает.
— Тот самый. Идет и головушки не подымает… А
узнала его Ульяна… Но а потом смотрит:
баба идет. Она вглядываться, вглядываться — ах ты, Господи! — сама идет по дороге, сама Ульяна.
Я уже прежде, по ее платью, телодвижениям и выговору,
узнал в ней дворовую женщину — не
бабу и не мещанку; но только теперь я рассмотрел хорошенько ее черты.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других
знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году
баба Ульяна на паперть ходила.
ЗнаюБез
бабы я, что зло Ярило мыслит.
Солдат не вытерпел и дернул звонок, явился унтер-офицер, часовой отдал ему астронома, чтоб свести на гауптвахту: там, мол, тебя разберут,
баба ты или нет. Он непременно просидел бы до утра, если б дежурный офицер не
узнал его.
—
Баба взлезла на человека; ну, верно,
баба эта
знает, как ездить! — говорил один из окружавшей толпы.
Он
знает наперечет, сколько у каждой
бабы свинья мечет поросенков, и сколько в сундуке лежит полотна, и что именно из своего платья и хозяйства заложит добрый человек в воскресный день в шинке.
— Срамница! вишь, чем стала попрекать! — гневно возразила
баба с фиолетовым носом. — Молчала бы, негодница! Разве я не
знаю, что к тебе дьяк ходит каждый вечер?
—
Знаю я эти штуки, ничего нет! подайте его сюда: там еще один сидит! Встряхните его хорошенько… Что, нет?.. Вишь, проклятая
баба! А поглядеть на нее — как святая, как будто и скоромного никогда не брала в рот.
Она мало верила глазам Переперчихи и толкам
баб; она
знала, что кузнец довольно набожен, чтобы решиться погубить свою душу.
— А вот это дело, дорогой тесть! На это я тебе скажу, что я давно уже вышел из тех, которых
бабы пеленают.
Знаю, как сидеть на коне. Умею держать в руках и саблю острую. Еще кое-что умею… Умею никому и ответа не давать в том, что делаю.